Главная » 2012 » Октябрь » 5 » Архимандрит АНДРОНИК (Елпидинский), ВОСЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ В ИНДИИ
18:03
Архимандрит АНДРОНИК (Елпидинский), ВОСЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ В ИНДИИ
II. ПЕРВЫЕ ШАГИ В ИНДИИ
Кириченко и его ферма Уроженец Донской области, сын рабочего, но не казак, Спиридон Федорович Кириченко, благодаря своим стараниям и желанию учиться, дослужился до офицерского чина. Мой ровесник, но более крупный и сильный, он в период гражданской войны был некоторое время комендантом в Баку, там познакомился с англичанами и через них попал в Индию. Ко времени моего приезда в Индию он занимал должность инженера на текстильной фабрике в Коймбаторе, с жалованием 600 рупий в месяц. Говорили, что ему повезло на скачках и что на выигрыш он купил ферму около Бангалора. В Каймбаторе я встретил Анну Карловну Ирбе, Александру Дмитреевну Еммануилову и русскую супругу англичанина Ивана Ивановича Чешера, родившегося в России и бывшего в Петрограде фабрикантом. Младший сын Чешеров Кирилл, лет восемнадцати, однажды возил меня на автомобиле в сельскохозяйственный институт, около Коймбатора. По дороге он сказал, мне: "Первое правило для белых в Индии - ничего не покупать съестного у индусов. Они так грязны, что очень легко заразиться. Посмотрите, - продолжал он, - здесь место пустынное, деревень почти нет, но народу по дорогам ходит много. Это не потому, что им нужно ходить, а потому, что они любят ходить по делу и без дела". У Кириченко был такой план: послать меня на ферму, чтобы я там с наемными рабочими насадил фруктовые деревья и ухаживал за ними. В Коймбатор я прибыл в начале недели и пробыл там до субботы, когда Кириченко взял меня на поезд, и ночью мы обогнули плоскогорье "Нильгерис Хиллс" - "Голубые Горы". Утром мы прибыли в Бангалор. Вокзал - на запад от Бангалора, ферма - мили три на восток от города, от вокзала до нее миль восемь. Бангалор и Голубые Горы расположены под 12-13 градусом северной широты, т.е. на юге Индии. Это высокие места Деканского плоскогорья. Климат там нежаркий, здоровый, растут все европейские фрукты и овощи; там же было много англичан и других белых. Много пожилых англичан, выслужив пенсию, доживали там свои дни, привлекаемые хорошим климатом. Ферма Кириченко расположена на ровном, открытом месте, на берегу большого пруда. В засуху пруд уменьшался, а во время дождей разливался больше, чем на милю в длину. Мне приходилось много ездить по Индии, но так близко соприкасаться с жизнью деревни средней Индии, как на ферме Кириченко, не было случая, поэтому я несколько подробнее остановлюсь на этом времени. Дом на ферме состоял из двух комнат, окруженных верандой, образующей ряд продолговатых помещений. Отдельно стоял еще маленький домик. У дома росли 15 громадных деревьев манго, дававших тень и украшавших усадьбу. Благодаря этому, ферма Кириченко была любимым местом пикников городской молодежи. Земли на ферме - 20 акров, на них разбросано росло около 40 касторовых яблонь - "кастор аппельс", дававших много, как мед, сладких плодов. По границе, огороженной проволокой и канавой, росли небольшие деревья, годные для топлива. Большая часть земли вспахивалась, но очень примитивно, и давала небольшие урожаи риса, рагги - невысокого, вроде пшеницы, растения, дающего очень мелкие съедобные семена. На ферме имелся и колодец, но довольно далеко от дома. В противоположную сторону от пруда, за версту, на возвышенности располагался лагерь белых солдат-англичан. Недалеко от лагеря расположено несколько небольших деревушек. Жители деревушек работали на ферме, и по ним я могу судить и о других крестьянах центральной Индии. А. К. Ирбе охарактеризовала население словом: "вороватое". При нашем приезде собралось довольно много народу - соседей крестьян, все босоногие, бедно одетые, худощавые, очевидно, от плохого питания. Кириченко сказал мне, что среди них есть четыре брата: Мунга, Дава, Сава и Дасапа, которым он скажет, чтобы они помогали мне, и что им можно верить больше, нежели другим. Показав все и дав инструкции, Кириченко вечером сел в автомобиль и уехал обратно в Коймбатор. Проводив его, я остался стоять у ворот фермы на большой равнине один, как перст. По-английски я говорил слабо, на местном языке - ни слова, и думал: как же я буду здесь жить и работать? Я начал изучать местный язык и знакомиться с местным садоводством. Милях в пяти от фермы находилось знаменитое на всю южную Индию садоводство в Лал Бахе, окраине города Бангалара. На ферме был велосипед, которым я и пользовался для поездок в город. Агрономы Лал Баха прежде всего предупредили меня, чтобы я не имел дела с частными садоводами, так как все они нечестные. Позднее я узнал, что у частных садоводов нет слова "нет" для покупателей. А. К. Ирбе жаловалась, показывая на посаженную аллею деревьев, что она просила одни деревья, а садоводы прислали ей совсем другие. Такую же жалобу пришлось слышать и в другом месте. Кириченко высказал желание посадить вишни и сливы, но в Лал Бахе мне сказали, что этим деревьям здесь жарко и их садить бесполезно. Я предупредил Кириченко, но он прислал 300 саженцев в горшках. Саженцы принялись, но, немного поднявшись, захирели. После этого Кириченко захотел посадить яблони. Уже привитые яблоньки - сорт "Ром Бюти", привозят из Австралии в апреле, и через два - три года они начинают приносить плоды, высоко ценящиеся на рынке. Раза два агрономы приезжали на ферму, давали указания что и как нужно садить, и я начал работу. Дело пошло; скоро я начал, говорить с рабочими о самом нужном на их языке. Вопреки указаниям агрономов, Кириченко не велел мне класть удобрение и песок в ямы. Будучи южанином, он совершенно не признавал нужды в удобрении. Не желая ждать полгода яблонь из Австралии, он за ту же цену купил несколько сот яблонь, выращенных местным садоводом, ирландцем Микайзиком, и начинающих приносить плоды только через семь лет. Это было время, когда Кириченко сам приехал на ферму. После моего отъезда, он плохо ухаживал за посадками и, приезжая позже, я видел все меньше и меньше деревьев и, наконец, от них почти ничего не осталось. В одной из комнат дома, я устроил церковку и служил в ней два-три раза в неделю. Служить приходилось большею частью совсем одному... У меня была мысль, что, кто-нибудь, быть может, заинтересуется религией России, и мне удастся начать миссию в Бангалоре. Раза два-три ко мне приезжал черный, как сажа, пастор с Мемориаль стрит из Бангалора, и это был мой единственный приятель. Правда, были еще знакомые, но они были только знакомыми. Со своими соседями, крестьянами, работавшими у меня, я был в хороших отношениях, хотя требовал от них настоящей работы. А работать индусы не любят, и это причина многих их бед. При каждом ударе киркой они издают стон и, когда можно не работать - на чужой ли работе, или у себя дома - они не работают. В последнее время в государственных и крупных частных хозяйствах начинают вводиться тракторы; здесь же пахали землю примитивным орудием, вроде сохи, только с одним заостренным концом. Работа получалась плохая. Русская соха была бы уже куда лучше. Боронили поля здесь, или доской или суковатым деревом влачимым волами. При мне воровства не было, в другое же время несколько раз воры забирались в дом Кириченко и наносили большой ущерб. Воровали посаженные яблони, однажды украли сразу 60 штук. После меня один русский взрастил довольно много овощей, но накануне уборки, все оказалось украденным... Затем Кириченко прекратил и утиное дело, так как воровали уток. В юго-западном углу фермы, под манго в несколько обхватов, стояла индусская молельня с идолами, перед которыми часто зажигался огонь. В мою бытность на ферме я видел, как, собрав урожай рагги, рабочие слепили из навоза маленьких идолов и расставили на куче зерна. Вообще индусы религиозны - это приходилось часто наблюдать. Бангалор - один из крупных центров христианства, В нем много разных церквей, и при мне католики достраивали громадный собор, купол которого виден издалека. Однажды, войдя в собор, я был поражен высоким куполом, выведенным из громадных обтесанных камней, по несколько десятков пудов весом каждый. Очевидно цемент позволяет и выдерживает такую архитектуру. Осенью Кириченко был уволен с фабрики и приехал на ферму. Сюда же приехал из Франции инженер Виктор Андреевич Ленчевский искать счастья в Индии. Оба они оставались долго без службы. Мы сами по очереди готовили пищу и поддерживали в доме чистоту. Я же еще изучал английский язык. Запомнился такой характерный для индусов случай. Взяв с собою двух молодых рабочих, Кириченко и я накупили в городе съестных продуктов и пошли домой. До дому оставалось пройти одно открытое, но, правда, большое поле. Надеясь, что рабочие скоро донесут пакеты и мы будем варить обед из купленных продуктов, мы оставили рабочих, а сами прошли быстрее домой. Они пришли только в 4 часа вечера с печальными лицами и говорили, что очень устали. Рассвирепев, Кириченко дал им по тумаку, и надежда индусов получить вознаграждение за целый день не оправдалась.
Поездка в Траванкор Воспользовавшись пребыванием хозяина на ферме, в октябре 1931 года, я первый раз поехал в Траванкор, знакомиться с сирийскими христианами. Впоследствии я ездил по этой дороге много раз - до Кочина по железной дороге, а потом на моторном боте в Котайям. Я был еще в европейской одежде и в Траванкоре почувствовал тропическую жару. Сойдя с ботика в Котайяме, я взял носильщика для своего ящика, и мы пошли в М. Д. Скул - школу митрополита Дионисия. Была суббота, учащихся в школе было мало. Меня провели к учителю Коши, который жил при школе. Он принял меня очень приветливо, накормил ужином и, собрав учеников в соседний класс, просил рассказать что-либо о России. Тогда я еще плохо владел английским языком и ничего толком не мог им рассказать, но обстановка была семейная и незнание языка отношений ничуть не испортило. Коши же оставили меня у себя на ночлег, и я впервые спал на циновке, сплетенной из какой-то травы, без простыни и одеяла. Впоследствии я оценил это: в жару, чем меньше всякой одежды и подстилок, тем лучше.
Встреча с Католикосом На другой день - в воскресенье, рано утром, в сопровождении диакона-семинариста, я пошел на противоположную сторону Котайяма, в резиденцию католикоса. Шли довольно быстро, не желая опоздать к литургии. Это мое посещение Траванкора было для меня историческим. О нем я думал, месяцы и теперь, идя, я старался освящать каждый шаг внутренней и церковкой молитвой. Мы вошли в церковь, где шла утреня и после нее совершалась литургия. Первое впечатление было, что я попал в церковь, окаменевшую от древности, что для этой церкви времени как бы не существует - она как бы выше времени. Наша русская Церковь освящена тысячелетней древностью, Церковь же в Индии насчитывает две тысячи лет со времени Св. Ап. Фомы. У меня было чувство благоговения перед этой небольшой общиной, боровшейся за свое существование, вдали от главных центров христианства, в совершенно особом мире, на берегах безграничных морей, среди чудной тропической растительности, окруженной языческим, часто недружелюбным миром. Мне было известно, что эта Церковь выдержала особенно жестокое наступление католичества, потеряв большую часть своих собратьев. Затем было наступление англиканской Церкви, В последнее время англиканская Церковь была более дружелюбной, но всего лишь 70 лет назад, под ее влиянием откололась церковь Мар Тома, унесшая около трети паствы. В мое время Сирийская Церковь снова сильно страдала от католиков, меньше, но в достаточной степени от разных протестантских сект и, больше всего, от внутренней борьбы с партией патриарха. С молитвой в сердце я думал, как встретит меня эта Церковь и какою я найду ее по вероучению и духу? Католикос Василий-Григорий, высокого роста, 56 лет, с белой бородой, клином спускающейся почти до пояса, в красном подряснике, поверх которого была не застегнутая черная ряса, с особой наметкой на голове, гармонировал с особенной, старинной архитектурой построек, церковью, богомольцами, всей обстановкой и вечно одинаковой тропической природой, окружавшей резиденцию. В небольшой перерыв между утреней и литургией меня представили ему и между нами произошел приблизительно такой разговор: "Кто вы такой?" - спросил он меня. "Русский иеромонах", - отвечал я. Видя меня в черной рясе и клобуке, католикос продолжал: "Вы - армянский монах?" "Нет - отвечал я, - я русский". "Как же так? какой это русский? Вы армянин?" "До моей родины нужно проехать еще столько же, сколько отсюда до Армении, но по вере мы близки к армянам, как и к вам". "Как же это? Я не знаю других православных монахов, кроме армян". Кажется, я так и оставил его тогда в недоумении. Меня провели в алтарь, где я присутствовал во все время литургии. По окончании литургии учитель английской школы Ворки попросил меня сказать слово народу. Это было для меня трудной задачей. Но, как мог, я сказал, что рад видеть здесь православных христиан, и высказал надежду, что они и впредь будут хранить апостольскую веру под главенством своего католикоса. Тогда я еще много не думал о независимости или подчиненности Церкви в южной Индии. Зная устройство нашей Церкви и что Церкви сербская, румынская, иерусалимская, антиохийская, александрийская и другие - автокефальны: я говорил сирийским христианам, что их Церковь, как апостольская и как Церковь отдельной страны и народа, тоже должна быть независимой, необязательно в единении со всею Православною Церковью. Оказалось, что этот вопрос был чрезвычайно болезненным для них и что им как раз нужна была сильная помощь со стороны, чтобы организовать свою Церковь, как организованы другие православные Церкви. В резиденции католикоса находилась и семинария, и, когда мы вышли из церкви, учителя-священники пригласили меня на трапезу. Мы были окружены толпой семинаристов-диаконов. Нужно представить себе обстановку, в которой я находился, чтобы картина была полной. Главное двухэтажное здание столетней древности, квадратной формы, с двором и верандами внутри, было построено прочно и в выдержанном стиле. Обращали на себя внимание толстые стены, балки и двери, сделанные из толстых досок и бревен, с массивными засовами, замками и обивкой. Главный учитель, добрейший и, по отзывам других, образованнейший о. Александр, небольшого роста старичок, лет под 70, с такой же длинной и совсем седой бородой, как у католикоса, распространял чувство мира вокруг себя своим видом и мягким характером. Показывая на комнату, где мы кушали, и на соседнюю, в которой он жил, он говорил, что уже 29 лет живет в этих комнатах и учительствует. Другой учитель (учителей называют "мальпанами"), о. Скария-Захарий, хорошо говоривший по-английски, был моих лет. Он до сих пор остается одним из моих лучших друзей. Оба они, и о. Александр, и о.Захарий - не женаты и посвятили свою жизнь Богу. Главный их научный багаж - знание сирийского языка, церковного устава и пения. Все семинаристы называются диаконами, но полных диаконов у них почти нет: - они посвящаются в сан иподиакона и после этого всегда носят присвоенную духовенству одежду. И католикос, и диакона носят одинаковую одежду: полотняные штаны, поверх которых одевается длинная одежда, не доходящая 5-6 дюймов до пола, с пелериной на спине. На голове у диаконов и священников - низкая круглая шапочка. В церкви священник обязательно должен носить поверх ежедневной одежды - черный подрясник, а в более официальных случаях - рясу. Часто ряса бывает из хорошего материала, но как-то неуклюже сшитая, вроде халата. Наперсных крестов нет. Неофициально, некоторые, по особому благочестию, носят кресты из черного дерева. Диаконы ходят босые или в сандалиях. Такая черная компания окружила меня и самым оживленным образом засыпала меня вопросами. Каждый мой ответ давал им новое удовлетворение и все больше создавал чувство нашего единства. Также и их ответы на мои вопросы все больше создавали во мне веру в наше единство. Прежде всего, начиная с учителей, они с большим вниманием и недоверием расспрашивали меня: не подчинена ли русская Церковь римскому папе. Усиливая свою плохую английскую речь жестикуляцией, я энергично говорил, что греческая и русская Церковь никогда не признавали главенства папы; Католическая и Православная Церковь совсем разные по духу; мы русские не любим католиков, испортивших дух христианства службой не Богу, а папе... Удовлетворившись таким объяснением, они начали расспрашивать о почитании Божией Матери, святых, о молитве за усопших, количестве таинств, как мы причащаемся - только ли Телом Христовым и вместе ли причащаемся Телом и Кровью или отдельно? По главным вопросам у нас оказалось полное единство. Меня просили побыть у них, и с той поры католикос говорил: "Мой дом, - ваш дом, и вы всегда можете бывать здесь". Бывая в Котайяме, в центре Траванкора, я большей частью останавливался в резиденции католикоса, вне зависимости от того, был ли он дома или в отъезде, и всегда пользовался самым радушным гостеприимством. В первый же мой приезд я выразил желание осмотреть достопримечательности их церкви.
Якобитский патриарх Мне сказали, что в пяти милях от Катайяма находится якобитский патриарх, приехавший из Сирии, и я побывал у него. Епископы южной Индии не останавливаются в семейных домах, и я застал патриарха Илию со свитой, расположившегося у самой церкви, в церковных домах около реки, в чудном месте, под сенью роскошных пальм и другой, дышащей силой, тропической растительности. Более величественных сановников, ни светских, ни духовных, и такого блестящего окружения, кажется, мне не приходилось раньше видеть. Правда, еще больше величия и внешнего и духовного являет собой не только епископ, но и рядовой иерей при чинном совершении богослужения в благоустроенном храме, с хорошим хором и диаконом, окруженный молящимся народом. Конечно, нет ничего выше благоговейного совершения литургии. Здесь было много мирского блеска. Очень тучный, облеченный, несмотря на жару, в черное одеяние и епископскую черную митру, патриарх восседал в кресле, в небольшой комнате у стола, на котором лежал золотой наперсный крест. Не теснясь, около него были митрополиты, священники, монахи, народ. Чувствовалось присутствие большой особы. Впоследствии я узнал, что приезд патриарха из Сирии - редкое событие в Индии. Кроме патриарха, из Сирии были митрополиты - Юлий и Михаил. Последний был мягкого характера, приветливый, и с ним было приятно иметь дело. Митрополит Юлий, как представитель патриарха, постоянно проживающий в Траванкоре, - по характеру был совсем противоположен митрополиту Михаилу. Кроме них, из Сирии были один монах и один иеромонах. Все сирийцы приезжие - белые люди, местные же - черные. Благословив меня, патриарх спросил: с миром ли мой приход? Я ответил: "С миром"... "Я русский иеромонах, приехавший в Траваккор из Бангалора, так как слышал, что сирийские христиане южной Индии едины с нами в вере". Патриарх говорил, что знает русских по Иерусалиму, хвалил их религиозность и подтверждал наше единство в вере. На мой вопрос - он ли Антиохийский патриарх, с которым в единении три другие восточные патриархии и русская Церковь, он подтвердил, что Константинопольская, Антиохийская, Александрийская, Иерусалимская и Русская Церковь - пять единых в вере сестер. Для меня это тогда не было ясно. Патриарх все время говорил по-сирийски, а местный митрополит Дионисий был переводчиком. Я внимательно следил за их богослужениями и замечал большую разницу с нашими. Казалось бы, что Антиохийская Церковь не должна иметь большой разницы с нашей Русской Церковью тем более, что Антиохийский патриарх Александр, воспитанник Русской Духовной Академии. Я не раз возвращался к этому вопросу в разговорах с самим патриархом и с его окружением, но, хотя ответы были ясные и определенные, у меня все же оставалось недоумение, и я стал изучать, этот вопрос. Со временем я узнал, что антиохийских патриархов четыре, или даже пять, и что этот патриарх Илия, якобит-сириец, не в единении с нашей Церковью. Вероятно он думал, что, приехав из Бангалора, я уеду обратно, не обнаружив его неправды. Такое поведение патриарха, я объясняю, желанием поднять свой авторитет в глазах индийских христиан. Лет пятидесяти, очень тучный и полнокровный, патриарх Илия производил впечатление человека цветущего здоровья, но через месяц после нашего знакомства в Траванкоре, он внезапно скончался и был погребен в Омолюре, при резиденции митрополита Юлия. Его гробница при часовне, рядом с церковью, стала местом паломничества, главным образом, христиан партии патриарха, и они говорили о нем, как о святом чудотворце. Для некоторых это было выгодно, так как такая вера подымала авторитет их церковной группы; паломники несли подаяние в пользу Церкви. Но для меня патриарх Илия остается человеком, говорившим неправду. Кроме того, есть и еще основания сомневаться в его святости. Кроме патриарха, я посетил также и митрополита Афанасия на севере Траванкора, в Альве. Он принадлежал к партии патриарха. При его резиденции была церковь и небольшая семинария. Я там ночевал и много беседовал с митрополитом Афанасием, священниками-учителями и диаконами-семинаристами. В первый приезд я был гостем, изучавшим обстановку и еще не выявившим своего отношения к разным группам; здесь я был в дружеских отношениях тем более, что имел возможность передавать слова патриарха о нашем единстве.
Другие части Сирийской Церкви В соседней стране Кочин я познакомился с другим митрополитом Дионисием, виновником откола большей части паствы от власти сирийского патриарха и создателем партии католикоса. О нем я слышал еще во Франции, как об умном епископе, сильного, независимого характера. Это был уже глубокий, трясущийся старец, но еще некоторое время, до самой смерти занимавшийся церковными делами. Сидя в маленькой комнатке при церкви в селении Куннамкулам, окруженный большой толпой народа, он встретил меня в высшей степени дружелюбно. Побывал я также у обоих епископов Церкви Мар Тома - Фомы в Тирувалля - митрополита Тита и епископа Абраама. Католикос характеризовал их безбожниками-протестантами, но я желал познакомиться со всеми здешними церквами и ночевал, как у главы Церкви Мар Тома - митрополита Тита, так и у его помощника - епископа Абраама. На их богослужениях мне не пришлось бывать, так как я скоро убедился, что они, действительно, очень далеко ушли в сторону протестантства. Таким образом, в первый же приезд, я познакомился с главными частями Сирийской Церкви на юге Индии, представляющими для нас интерес. Впоследствии, живя в Траванкоре, я узнал, конечно, больше, и при описании того времени расскажу более подробно обо всех группах.
Переезд в монастырь о. Алексия Мне советовали съездить в монастырь, подчиненный католикосу, - Бетани-асрам, около Вадассерикара, и под конец своего пребывания в Траванкоре я в сопровождении брата монастыря Чериан-саду поехал на восток от моря, в горы. По дороге мы встретили настоятеля монастыря отца Алексия - позже митрополита Феодосия. Монастырь мне очень понравился. Отец Алексий и католикос предлагали мне поселиться в нем. Но на сей раз я был в Траванкоре налегке, на разведке. Багаж оставался в Бангалоре, на ферме, и там же оставалась все же русская жизнь со своими. Здесь чувствовалось уже, что для меня будет дело; только, как подойти к нему, это для меня еще не было ясно. Была также небольшая надежда, через ферму ли Кириченко или в другом месте основать свою миссию. Католикос и многие другие уже говорили об единении, о чем я, конечно, писал митрополиту Евлогию в Париж. Но это было время церковных неурядиц, и митрополит Евлогий написал Константинопольскому патриарху, но ответа не получил. Пробыв в Траванкоре всего две недели, я возвратился на ферму Кириченко, выжидая направляющей Руки Господней. Хозяйничая сам, Кириченко продолжал делать ошибки, не обещавшие ничего хорошего. Он порядочно потратился, с садоводством ничего у него не выходило - все пропадало, и он стал засаживать ферму деревьями косарино для продажи в город на топливо. Пока ферма доходов не давала, мы трое жили на сбережения Кириченко. Время шло, он начал беспокоиться, отношения его с Ленчевским испортились, и я чувствовал, что мне там не место. Пробыв восемь месяцев на ферме, в марте 1932 года я переехал в Траванкор, в монастырь о. Алексия. Читать дальше
